Королевы Иннис Лира  - Тесса Греттон

– Не ставь Бана выше, чем Моримароса, Элия, – тихо умоляла Аифа.

– Я не могу думать об этом короле, – ответила принцесса так резко, что когда закончила, слова набухли и забренчали в ее черепе.

– Бан не заслуживает быть в твоем сердце, если ты не можешь принять этого короля там. Я вижу, как ты винишь во всем Моримароса и ни в чем – Бана Эрригала.

Элия поцеловала костяшки пальцев Аифы.

– Потому что я понимаю боль Бана и осознаю, кто он такой. По крайней мере, так оно было. Возможно, он мог бы многого добиться, если бы его не оторвали от нас, а вот Моримароса я не могу простить. Он послал шпиона – его украденное оружие против моего острова, а потом заговорил со мной, словно мы могли бы стать партнерами. Как будто мы можем быть чем-то большим.

– Он сильный король. Ты видела его двор, гуляла по его городу. Он хороший, и значит, он должен был верить, что его рассуждения тоже хороши. Моримарос не знал тебя, когда впервые послал Бана. Ты едва ли могла сказать что-то о себе с помощью тех писем. – Аифе удалось слабо улыбнуться. – Помнишь, как много он говорил о сельском хозяйстве?

Эти слова словно ударили по Элии: ее личная боль. Хотя Моримарос был неспособен на этот обман, он посмеялся над ней, наивной и глупой, и ей было больно осознавать свою неправоту.

– Я рассмотрю правдивость Бана Эрригала и его выбор вне Аремории, и буду судить его за них.

– Его не было пять лет, и ты провела с ним не больше часа в самый отчаянный, уязвимый момент твоей жизни, и поэтому ты доверяешь ему? Это безумие!

Элия держала руки Аифы.

– Я любила его и раньше, Аифа. До этого момента и до того, как ты пришла ко мне. Ты не помнишь. Тебя еще не было во дворе отца. Моему отцу было страшно, а потом он, как и Эрригал, заработал ненависть Бана. Даже я… Я отпустила его без боя. Я не могла… Я не удивилась, узнав, что он начал восхищаться таким королем, как Моримарос. Да ведь и я сама восторгалась им, как и ты! Ты осуждаешь Бана, но его предательство не пришло ниоткуда. Иннис Лир предал его первым, потому что его звезды рождения говорили, что он бесполезен, или, по крайней мере, нужен меньше других, и поэтому наши люди будут отказываться видеть свою роль в гибели своих сыновей, но он… О, Аифа, видела бы ты его уверенность той ночью. Как он глядел на меня. У него есть власть, непохожая на силу Моримароса, моего отца и моих сестер.

Аифа прищурила светлые глаза и убрала влажные волосы с лица.

– Ты ведь хочешь увидеть его снова, лично.

– Да, хочу.

– Ах!

Аифа рассмеялась, как будто ее это раздражало, и мягко толкнула Элию.

Принцесса качнулась назад, едва устояла, отпустив Аифу. Это было очень неуклюже. Не хватало королевской грации.

Ла Фар немедленно появился, сотканный из теней и морских брызг. Он крепко подхватил Элию за локоть:

– У нас осталось несколько часов, леди. Может, вы попытаетесь уснуть?

Элиа улыбнулась легкой, вежливой улыбкой и позволила ему поднять себя на ноги.

– Спасибо, но я плохо сплю в море, и я хотела бы застать момент, когда мы снова войдем в воды Лира.

Аифа потянулась к перилам, и Ла Фар с запозданием предложил руку и служанке.

Солдат секунду смотрел на обеих молодых женщин, и в его печальном взгляде мелькнуло веселье, а возможно, гордость. Потом Ла Фар неохотно кивнул, и Элия прекратила прижимать руки к животу. Вместо этого она благородно кивнула в ответ. Принцесса не хотела возвращаться в Иннис Лир с опущенной головой.

Несмотря на страх, она подняла глаза.

Она снова повернулась лицом к носу судна, к северо-западному горизонту, где скоро должна будет появиться черная рана на фоне моря и звезд. Черный разрез рек, гор, болот и оврагов, корней и древних руин, дикой природы, темных лесов и драгоценных жуков.

Звезда мигала и мигала, показывалась, скрывалась и снова показывалась. Висела яркая, как жемчужина. Элия не хотела волноваться, думать о ней, но девушка знала и чувствовала: это было серебряное лицо Святой Терестрии, Звезды Тайн, давшей ей благословение на возвращение на родину.

Элия больше не покинет Иннис Лир.

Брона Хартфар всегда знала, что наступит день, когда Эрригал приедет в ее деревню не для любовных утех, а чтобы забрать сына.

Понимая неизбежность этого, она испытывала благодарность даже за самые мельчайшие моменты. За вспышки привязанности, любви, взросления. Солнце на хрустящем зеленом весеннем листе, который сжимал Бан своими грязными маленькими пальцами, прежде чем положить его в корзину для сушки. Его редкий смех – не неспешный и мягкий, с которым он освобождал глупых жуков или брызгал птичьим пометом, а тот, который поражал всех, даже его самого – с внезапным приливом силы. Впервые Бан спрятался от матери в ее собственном лесу, выйдя из низкого, умирающего дуба, когда она уже проходила мимо. В его глазах блестело ликование, таких похожих на ее собственные и совсем не похожие на глаза Эрригала. Часто Брона спрашивала себя, кем станет Бан после того как покинет лоно Хартфара, в мире, где люди слишком много брали друг у друга и редко отдавали корням.

Только его страсть защитит Бана Эрригала. По крайней мере, это то, что он получил от матери и отца.

Если бы был способ не дать этим чувствам перерасти в гнев, Брона пожертвовала бы ради него чем угодно. Не важно, в какое время года или под какую луну она бросила святые кости – все равно не видела пути, который не окрасил бы жизнь ее сына в горькие цвета.

Его день рождения был шесть дней назад с того времени, когда пришел Эрригал. Из-за цикличности времен года и звезд было то самое раннее утро, когда Луна с драконьим хвостом, под которой Бан родился десять лет назад, висела на рассвете мучительно серебристая в сочащемся розовом небе. Серп для сбора урожая сердца Броны, которое она всегда считала своим.

Несмотря на морозное утро, Бан все еще спал, свернувшись клубочком в саду. Он поселился в дупле, полном грязи и корней, где позже взовьются виноградные лозы. Небольшой костер горел в неглубокой обсидиановой чаше еще бабушки Броны, которую она привезла с собой из Испании. Пламя танцевало на черном камне живой нитью магии, связанной с Баном, дыханием и силой Белого леса. Это немного согревало Бана, а магия поддерживала работу тела молодого человека.

Брона сидела на табурете, прислонившись к кирпичной стене их дома. Она завернулась в толстое шерстяное одеяло и прижимала к себе миску. В ее руках были последние зимние соты.

Свет медленно распространялся по саду, пробуждая корни и крошечные побеги травы, которые тянулись в направлении солнца. Некоторые из более выносливых растений были зелеными: остролист с его острыми листьями и маленькое можжевеловое дерево, которые напоминали Броне о Далат. Зимняя капуста и лук начинали пробиваться, потому что пришла весна. За ними скоро пойдут чеснок и репа. Когда свет коснулся грязных густых волос Бана, то со щеки Броны на соты упала слеза.